Православный доброволец Пётр Симченко делится впечатлениями о поездке и помощи в больнице в Новоазовске (40 километров от Мариуполя):
Дела Церкви
“Это символ моего момента личного начала целой эпохи. Символ неожиданный, но очень хорошо передающий эмоцию. Можно много рассказать. Показать. Разные судьбы… все возраста и профессии. У каждого свой кусок, хотя в основном, лоскуты… Любой день в госпитале вмещал в себя количество и разность событий – запредельно!
Мой символ на фото – эта самая бутылка с водой. Знаете, кому она принадлежит? Не ребенку, нет… Эта бутылка лежала на бабушке 77 лет. Это все, что у нее было… это ее вода. Ее и нюхать-то нельзя… не то, что пить. 2 месяца в подвале, и эта бутылка-надежда и личный символ жизни. Я слышал истории, как взрослые забирали с собой рваных плюшевых медведей, так как эти игрушки пережили те же самые бомбардировки и стали членами семьи. И вот эта бутылка. Детская с соской… но в руках старушки.
Она лежала на носилках и не двигалась. Запах был такой, что я подумал, что ее привезли по ошибке… ошиблись зданием… Одежда затвердела и была вся в кусках раскрошенного бетона… подгузник врос в кожу… пролежни – открытые раны и некроз до кости копчика – запах гнилой плоти… несколько минут мы просто реально разрабатывали план, как ее отмыть. В итоге опустили прямо на верблюжьем одеяле в ванную, немного обработали.
По чистой случайности рядом проходил хирург – молодой мужчина. Взял у меня перчатки и провел первичный осмотр. Сделав небольшие манипуляции, залатал рану… – «В хирургию её». Голову отмыли от колтуна. Уже чистая голова – красивая, терпеливая старушка. Ни звука. Терпеливость запредельная.
Знаете, есть люди, которые умирают, никому не мешая. Они и живут так же. Созидают лишь тем, что живы. Удивительная внутренняя сила и спокойствие. Она из таких. Покормил ее. Съела суп. Не весь. Компот весь выпила – скучала по компоту. Принесли конфету – засмеялась, впервые смеется. Заснула. Убежал дальше… захожу постоянно посмотреть, жива или нет… Открываю дверь, всматриваюсь – одеяло медленно поднимается… жива… дышит. Каждые 2 часа надо переворачивать.
Ее глазницы впалые… но она смотрит. Заходит напарник, с ним мы ее и принимали. Не узнает нас. Я говорю: «Это я… мы вас мыли. Помните?». Вспомнила. Улыбается. Красивая старушка – много в ней доблести. Я их крещу всегда.
Хирург вырезает мертвые ткани – она терпит. Терпит. Но дрожит… губы трясутся. Сжал ее руку, погладил по голове. Она прижалась к рукам… улыбнулась, закрыла глаза и сказала: «Спасибо». Затихла. А врач срезал ножницами гнилую плоть. Перекись, бетадин, бинты, пластырь…кровать… одеяло… бутылка с водой… вкусная, чистая… прокалываем пробку, вставляем туда кусок капельницы, и вот, в руках уже бутылка, которую не пролить и удобно пить… А в углу та самая… грязная, с соской. Почему-то не выкинул. Завтра выкину…
На столе стоит грязная бутылка… рядом чистая… это чистая страница… значит, будет жизнь… в палате запахло едой… зазвенели кастрюли. Не хирургические инструменты, а кастрюли. Старушка попросила подтянуть ей ногу… удобно уложили чуть на бок. Подложили валики из подушек. Она заснула. Будет жизнь”.
Специально для @church_charity (https://t.me/church_charity)
Дела Церкви
(22)
